1 мая

Мы хотели покинуть Москву 29 апреля, но Тихомиров сказал, что фильм должен начинаться первомайскими кадрами.

— Получится праздничная рама: Москва-майская и Октябрьские праздники во Владивостоке. А в середине — пятилетка…

Началась киносъемка. Посмотрите на плащ Виноградова.

Центральный Московский автомотоклуб дал нам официальный старт. Время отъезда не засекалось. Ведь мы совершали не спортивный автопробег, а многомесячное автотуристическое путешествие. На старте, около нового здания МГУ, нас напутствовали Друзья и у микрофона выступили два оратора: от Союза писателей В. Н. Ильин и начальник автомотоклуба А. А. Виноградов.

Тихомиров начал киносъемки: сопровождаемая мотоциклистами-одноклубниками, наша «М-72» покидает столицу. Далее — проезд по первомайской Москве. Только что окончилась демонстрация. Но песни, цветы и флаги по-прежнему цветут на улицах города. Солнечная, киносъемочная погода обещает сочные, красочные кадры. Пленка у нас цветная, и, может быть, хорошо получится такое: на балконе стоит красивая девушка в красном платье. Как флаг. Люди идут, смотрят на эту девушку, улыбаются ей, и кажется, все ее любят. Она машет нам рукой. Москва машет нам рукой.

Прощаемся с Москва-рекой. Ломакин записывает цифру на спидометре (4262 км), чтобы потом сравнить ее с той, что будет на берегу Великого океана.

Мы выезжаем из Москвы по бывшей Владимирке, по будущему тракту Москва — Пекин, по нынешнему шоссе Энтузиастов.

Шоссе Энтузиастов! Хорошее название для начала пути. Долго выезжаем из Москвы. Даже на окраине она высится новыми домами, потом домиками, доживающими свой век, заводскими зданиями. Идут автобусы с именами центральных улиц на табличках, всюду праздничные толпы жителей рабочих поселков.

Но вот, наконец, первый подмосковный лесок. А по другую сторону шоссе широкая, обнаженная даль — луг или поле. Кажется, небо стало выше. И обнаруживается еще одна черта сегодняшнего дня: это день последней встречи зимы с весной. Зима тоже провожает нас. По кюветам и овражкам — белые платочки последнего снега. А весна уже машет свежими ветками вербы и ивы. Ветки еще не оперились зеленью листочков, и пушистые цветы похожи на маленьких желтых цыплят.

Кроме мотоциклистов, за город проводили нас одноклубники-автотуристы. Наконец автомашины остановились у леса.

Еще перед отъездом я сказал своим спутникам:

— Денег не брать.

— Но на первое время?

— Ни в коем случае! Мы едем работать. Проверьте свои фотоаппараты. Мы напишем стихи и очерки. Дадим фоторепортаж. Если во Владимире мы не опубликуем свои материалы, — Владивостока нам не видать, как своих ушей.

И вот сейчас, когда автомашины остановились, все могли убедиться: в дорогу мы с собой не берем ни копейки. Мы даже карманы вывернули. Ни копейки! На первое время продуктами мы обеспечены. Более того, под сиденьем у нас припрятаны брезентовые мешочки с концентратами — НЗ. Что касается бензина, то баки и канистра заполнены.

И вот мы остались совсем одни — втроем.

В пластмассовом стаканчике рядом с московскими тюльпанами появляются подмосковные ветки ивы. Только сейчас окончательно осознаем, что путешествие началось.

Странно. Мы немало уже поездили по Москве в нашей машине. Но сейчас, когда мы почти физически ощутили начало долгого пути, каждый из нас словно впервые примеряется к своему месту, привыкает к нему, обживает его. Слева руль. Справа пишущая машинка. Сзади кинофотоцех.

Ломакин, которому как профессиональному водителю доверено первому сидеть за рулем, подчеркнуто сосредоточен. Он словно прислушивается к дыханию, к сердцебиению машины. Как-то она чувствует себя в этот важный час? И машина, мне кажется, тоже заново знакомится с нами, теперь уже не пассажирами, суетливо гоняющими по Москве, а товарищами в новом трудном пути. Итак, путешествие началось.

2 мая

— Рабочий класс всё может, ясно?

На рубеже Московской и Владимирской областей, около дорожного знака «Ст. Усад — 7 км», стоял подросток в ремесленной куртке, расстегнутой как раз настолько, чтобы вы могли обратить внимание на его тельняшку.

Паренек «голосовал». Мы потеснились, и Олег Подобаев стал теперь четвертым в нашей крепко загруженной машине.

Итак, на первом километре Владимирской области мы познакомились с первым владимирцем.

Чуть нахмурясь, он старался притушить огоньки ребячьих любопытных глаз, чтобы выглядеть солиднее.

Олег узнал, куда мы едем, и его глаза все-таки вспыхнули тем особенным, жадным огоньком, который обычно появляется у юности, столкнувшейся с чем-то очень для нее желанным.

— Ух! Мне бы туда!..

И, как бы спохватившись, добавил с солидностью:

— Вот окончу ремесленное — подамся, а то пора мне тоже на призывы откликнуться.

И Олег объяснил, что, поскольку партия и правительство приглашают молодежь принять участие в освоении целинных земель Сибири, а он, Олег Подобаев, как раз заканчивает РУ-7 во Владимире и получает квалификацию токаря, — кому же еще, как не ему, податься в какую-нибудь сибирскую МТС или зерносовхоз.

— Только я не комсомолец, — виновато сообщил он.

— Это почему же?

— Да Ивановна не советовала, говорит: «Тебе еще рано».

— Ивановна?

— А кто ж еще? — по-детски пожаловался Олег. И снова солидный рабочий человек объяснил: — Как не посчитаться, она нас шестерых, мал-мала меньше, сама воспитала, отец после армии от рака помер.

— Что ж ты мать-то Ивановной называешь?

— Ее в колхозе все так зовут… Это в деревне Рукав… Только Ивановна одна колхозничает, а мы все заводские…

До деревни Рукав было восемьдесят два километра. Олег пригласил нас переночевать у него. Дверь нам открыла еще не старая женщина в сером вязаном платке и в курточке-спецовке с боковым нагрудным карманом, к которому был приколот орден Материнской Славы.

— Ивановна, — сказала она и пригласила к столу: — Милости просим, садитесь с нами, хлеб и соль…

— Ивановна двигалась по комнате не спеша, но деловито. Она не хлопотала по хозяйству, а именно хозяйничала. Ни одного лишнего или неровного движения.

Несмотря на высокий рост и крупную фигуру Ивановны, комната и стол казались несоразмерно велики для нее, путь от посудного шкафа к столу очень длинным, стойка тарелок — громоздкой. Так казалось потому, что Ивановна в этой просторной комнате была одна.

Но не прошло и часа, как за столом стало настолько тесно, что пришлось брать чемодан и подсаживаться с краю. Хорошие дети у Ивановны. Любит она их, жалеет. Одно обидно, что отбились они от колхозных рук, в деревне словно чужие, одно только знают: «Дай, мама, поесть» — и до свидания. А ночевать слетаются в Рукав, под материнскую крышу.

Примерно так и говорила Ивановна, а дети слушали ее по-разному. Старший, демобилизованный моряк, двадцатитрехлетний Николай, помалкивал, уплетая одно яйцо за другим, и, видимо, раздумывал, остаться ему в колхозе или пойти на завод. Работница трикотажной фабрики, курносенькая сверложница Валя, удивлялась, как может мать тянуть «обратно в колхоз». Фрезеровщик с тракторного завода Саша и официантка с завода «Электроприбор» Нина (близнецы с разницей в возрасте на четыре часа) поддержали Ивановну, когда та сообщила всем постановление общего собрания колхозников: кто проживает в селе из рабочих, должен отработать в артели пятьдесят трудодней.

— Интересно, форменным образом! — встрепенулась Валя. — Нам правительство в субботний день постановило на два часа раньше работу кончать, чтобы в бане помыться, прибраться, а что выходит?..

— А выходит то, — решительно кивнул Олег, — что матери нашей, Ивановне, подсобить надо.

— Ты и соглашайся, а я уж как хотите…

— Зря, Валька, — неожиданно пробасил Николай, и от того, что он все время молчал, а может быть, потому, что был старше других, его слова прозвучали особенно убедительно.

Олег с благодарностью посмотрел на брата. Он хотел что-то сказать, но Валя окатила его ледяным взглядом:

— Ты за все берешься и хочешь одновременно кончать ремесленное, ехать в Сибирь и работать в Рукаве колхозником…

— А что… — Олег дерзко улыбнулся. — Рабочий класс все может. Ясно?

Он говорил теперь возбужденно, торопливо, стараясь пробиться сквозь частый говорок сестры. Видно, тут было уже не до солидности. И все же именно теперь до конца поверилось, что он, Олег Подобаев, не просто подросток, а в самом деле рабочий класс и действительно все может. И несмотря на то, что Валя усердно продолжала язвить, уместно и чаще не уместно повторяя «форменным образом», — ее авторитет заметно угасал, хотя она и перевыполняет на фабрике свое сменное задание и, как лучшая сверложница, красуется на Доске почета.

Все это произошло вчера. А сегодня утром Ивановна сказала нам:

— У Олежки нынче выходной от завода. Так он, представьте, отыскал старый отцовский ватник и подался в поле. «Я, говорит, Ивановна, иду в правление. Часа четыре поработаю на сеялке». Свое доказывать пошел.

— А окажите, Ивановна, верно ли, что вы удерживали Олега от вступления в комсомол? — спросил Тихомиров.

— Что правда, то правда, — призналась Ивановна. — Не откажусь. А почему? Боялась, милый, что от дома родного отобьется, на собрания, в кружки ходить будет. А домой-то, чай, не близко… Но теперь-то он уже годами взял. И пусть записывается, я не против. Видать, у него на все в жизни времечка хватит.

3 мая

Энергопередача «Куйбышев — Москва».

По соседству с деревней Рукав выстроились нарядные домики юного рабочего поселка Энергетик.

Здесь проходит высоковольтная линия электропередачи Куйбышев — Москва. Ее многочисленные опоры, словно железные великаны в остроконечных шлемах, сказочной дружиной шагают по полям колхоза имени Мичурина, получившего только недавно электрическую энергию.

В поселке Энергетик, как и во всяком новорожденном населенном пункте нашей страны, имеется и новый клуб, и рабочая столовая, и ясли, — но не об этом речь.

Важно, что монтажный участок Владимирского стройуправления — сто пятнадцать километров — был сдан государственной комиссии первым по всей трассе от Волги до столицы, получил отличную оценку и до сих пор никаких неисправностей на участке не обнаружено.

Слышите, как постукивают на ветру провода?

Ток, ток, ток…

Напряжение четыреста киловольт! Но почему лежат на земле то тут, то там еще не поднятые опоры, похожие на букву Л?

— А это потому, — объясняет начальник монтажного участка Владимир Леонидович Шелякин, — что одна линия не в состоянии передать полную мощность Куйбышевской ГЭС в Москву.

Два миллиона сто тысяч киловатт! Эту мощность могут передать только две параллельно работающие цепи. Вот и трудятся рабочие из поселка Энергетик, чтобы к первому октября электропередача по обеим цепям, как здесь говорят, «заиграла на полную мощность».

С интересом смотришь на медленно подымающуюся опору высотой в сорок метров, подчиненную всего двум-трем рабочим. Эти люди не кажутся маленькими в сравнении с громадной опорой потому, что, когда это нужно, они смело подымаются на самую вершину и становятся выше поднятой ими башни. Страшно смотреть! Как они там работают?

На вершине опоры молодые монтажники Василий Сенин и Геннадий Дворецкий. Это они, воспитанники мастера монтажного дела Федора Александровича Хилкова, принимали участие в сборке и установке сорока четырех сложных анкерных опор весом до пятидесяти тонн каждая. Не было ни единой аварии.

Сорок метров — высота немалая!

Мы стояли в рубашках — так было тепло, а на сорокаметровой высоте Василий Сенин плотно застегнул ватник и даже приподнял его к ушам, соорудив себе воротник.

Местные электрики изменяют установленный ритм работ. Например, Хилков использовал обычную семнадцатиметровую стрелу для подъема сорокаметровой опоры. Смело экспериментируя, он взял опору не за верхушку, как это делалось всегда, а за середину. Так теперь и работают на этом участке. Если бы, как говорят в поселке Энергетик, не «сработала» творческая мысль рационализатора, пришлось бы изготавливать для опор типа П-35 стрелу высотой в двадцать семь метров, а это во многих отношениях удорожило бы и затянуло работу.

Электросварщики «цементируют» крестовину металлической опоры. Во все стороны летят слепящие белые брызги.

Мне захотелось хотя бы зрительно добраться до неба: начал я считать, сколько пролетов в опоре, но у меня ничего не вышло! Опора так высока, что, огромные внизу, пролеты, поднимаясь, становятся крохотными и у самой вершины сливаются.