16 июня

Всю ночь рыжие фары нашей автомашины плескались в черных лужах дороги. Круглые лужи шипели под шинами, как масленые сковородки, на которые кинули желтки.

— Хорошо бы съесть яичницу, — вздохнул Тихомиров.

Мы явно проголодались. Мы погрызли «железные» кунгурские пряники и стали готовиться к ночлегу. Тихомиров оставался за рулем, а мы с Ломакиным устроились так: он спал на заднем сиденье, согнувшись в три погибели, я — в своем «кабинете». Я научился спать сидя, положив под голову маленькую подушечку с вышитыми буквами «М — В».

Вероятно, к утру мы добрались бы до Свердловска, но Тихомиров обратил внимание на какой-то памятник, обнесенный цепью, и остановился. Мы осветили постамент фарами и стали его рассматривать. На грани, обращенной в ту сторону, откуда мы приехали, было написано «ЕВРОПА». Ломакин зашел с другой стороны постамента, посветил карманным фонариком и голосом Архимеда закричал: «АЗИЯ»!

Остаток ночи мы провели у костра где-то между Европой и Азией. Когда приходилось идти за хворостом, один другому кричал: «Алло, Ломакин, ты где?» — «Я в Европе, а что?» — «Да, ничего, — отзывался Тихомиров из Азии. — Иди сюда, здесь много сухих веток». И Ломакин с охотой покидал Европу, делал несколько шагов и через минуту уже был в Азии у Тихомирова.

Урал. На переезде.

Когда-то в старину этот путь называли «дорогой слез». Люди шли по этапу на каторгу, мимо хвойных лесов, и говорят, за Первоуральском каторжанам устраивали привал. Здесь они прощались с Россией.

Они брали горсть родимой российской земли, завязывали ее в тряпицы и с этой минуты шагали уже по иной земле, в чужие и лютые сибирские края.

Здесь и поставили этот громадный каменный обелиск, обнесли его оградой, посадили вокруг цветы. И зарубежные гости, приезжая на Урал, непременно хотят собственными глазами увидеть это символическое место, где Европа встречается с Азией.

Лет триста назад границей двух частей света считался Дон, позднее — Уральский хребет. Но где именно та самая точка, которая могла бы законно именоваться пограничной?

…Ермак Тимофеевич плыл по реке Чусовой, затем вдоль западного склона Уральских гор поднялся вверх по Серебрянке. Не тут ли истинная пограничная точка? Потом Ермак волоком перетащил свои струги к реке Баранча, к восточному склону Урала. По Баранче он опустился вниз к реке Тагил, потом по притоку Тагила Туре дошел до Тобола, и через некоторое время он уже, «объятый думой», сидел на «диком бреге Иртыша…» Прошли века. Потом географы окончательно установили новую границу между Европой и Азией, а когда в конце прошлого века строилась горнозаводская железная дорога, на гребне Урала, в том месте, где Ермак перетягивал свои струги, возникла станция Евразия. Сейчас вблизи этой станции можно увидеть железную вышку с двумя табличками: «Европа — Азия».

Не знаю, может быть, на Урале имеется еще такое место, где вы сможете собирать хворост для костра сразу в двух частях света…

17 июня

Свердловск. До Сибири рукой подать!

До Свердловска дорога очень хорошая, широкая и гладкая, во все чаще начинает петлять, обходя хотя и не большие, но уже заметные предгорья. В центральной части Уральской седловины мы не встречали тех живописных отрогов, которыми славится Каменный пояс на юге и на севере.

Вид города Первоуральска, огромные многоэтажные корпуса заводов, сразу дают нам почувствовать мы приехали на Урал.

Он был хребтами опоясан,
Он самоцветами играл,
Змеистой речкой встретил нас он,
Рабочий, каменный Урал.

Урал… Когда слышишь это слово, невольно вспоминаются сказы Бажова — и о каменном цветке, и о серебряном копытце, вспоминается Хозяйка Медной горы, малахитовая шкатулка, дремучие леса и быстрые, порожистые реки.

Вое это знакомо и дорого каждому. Современный Урал — одна из наиболее крупных баз тяжелой индустрии, мощный район горнодобывающей и обрабатывающей промышленности страны.

Перспективы этого края безграничны, как и его богатства. Строятся новые железные дороги, электрифицируются старые. И я уверен — через десяток лет скоростные атомовозы свяжут Урало-Кузнецкий комбинат с крупнейшим в стране недавно открытым Печорским угольным бассейном, с заполярным Уралом.

Да, Урал — это необъятная кладовая народных богатств, это мускулистые горные хребты, похожие на руки людей, которым принадлежат все эти сокровища.

18 июня

Уралмаш

Из Свердловска, через города Богданович и Камышлов, мы ехали в Тюмень. Сосны, березы и осины как бы эскортировали дорогу. Доцветали нежные кисти раскидистых рябин.

В поселке Троицком нам показали листовку, в которой сообщалось, что сегодня в двенадцать часов дня на Ургинском пруду состоится Пятый Талицкий районный праздник песни.

«Выступают хоровые и танцевальные коллективы клубов, колхозов, предприятий и учебных заведений района. Танцы, игры, аттракционы, русская борьба, массовики-затейники…»

Мы свернули с тракта и по длинному деревянному мосту въехали в Талицу. Казалось, мост тянулся вплоть до райсовета, потому что улицы были вымощены деревом.

Мы хотели позавтракать, но районная чайная тоже торопилась на Ургинокий пруд. Со всех концов района спешили в Талицу колхозные грузовики. Разумеется, наша машина не представляла исключения.

Мы остановились около лип неподалеку от ургинской воды. Тут уже купалось человек двести, а грузовики и подводы все подъезжали и подъезжали. Среди березовой рощи то тут, то там возникали походные закусочные, пивные, ларьки, лесные рестораны. Колхозы приезжали с котлами, затевая солидные пиры.

Участники самодеятельности, хористы и танцоры были в таких пестрых нарядах, что казалось, они, эти наряды, повторяли краски всех пятидесяти пяти видов самоцветов Урала.

Что за песни в Талице! Кто в них не влюблен… Ласково печалятся: Ой, дид-лада-лен…

Яркие, в обтяжку, кофты и длинные, с оборками, юбки. Платочки и шарфики. У парней атласные косоворотки, подпоясанные кручеными шелковыми поясками с кисточками. Сапоги хромовые, высокие. Никакой «гармошки». Кажется, эти сапоги сделаны специально для того, чтобы притопывать, рассыпать Дробь и отзываться звонким плеском, когда по ним хлещут ладонями.

Грузовые машины раскидывали борта, становились рядом, образуя импровизированные сцены.

И вот праздник начался. Сводный хор исполнил кантату «Цвети, наша родина» и «Песню о Кузнецове», на слова местного поэта. Герой Советского Союза разведчик Кузнецов — уроженец Талицы. Он погиб во время Отечественной войны, и его бюст установлен в райцентровском парке имени Кузнецова.

Потом каждый хор выступал со своей программой. Выступления проходили одновременно в разных местах. На опушке леса можно было послушать начало песни «Заимела чечетка, заимела залетка ровно семь дочерей» в исполнении хора колхоза имени Жданова, а затем проделать шагов двести в глубь леса и услышать вторую половину этой же песни («Заимела залетка, заимела чечетка ровно семь зятевей») в исполнении певцов другого колхоза.

В одном конце слышалось: «Сеяли девки лен…», в другом — «Где ж ты, парень чернобровый, ходишь?..»

И в это же время в центре неровного круга, обвязавшись полотенцами, боролись районные богатыри, а рядом, на бережку, танцевали босиком под гармошку весьма почтенные колхозницы. Потом, весело вскрикивая, они играли в «кошки-мышки», резвясь на лугу, как малые дети.

Руководительница одного из хоров — заведующая клубом в деревне Ретино — комсомолка Зоя Куликова была чем-то опечалена. Среди общего веселья ее настроение было слишком заметным. Она не сразу поведала мне причину своего огорчения. Но когда к нам подошла пожилая, красивая женщина — доярка Лидия Ивановна Стрельникова, — Зоя торопливо стала рассказывать… Они готовили к празднику свою песню. Вы понимаете? Свою. Когда эту песню прослушал художественный руководитель праздника, он оказал, что лучше ее не исполнять. Почему? Лидия Ивановна сейчас исполнит эту песню. Интересно, что окажет товарищ из Москвы?

Лидия Ивановна тихонько запела. Голос у нее был высокий, немного резкий. Если бы она запела чуть-чуть громче, может быть, было бы неприятно ее слушать. Но она пела тихо, с какой-то пронзительной нежностью и тревогой:

— Уж ты конь, ты мой конь,
Где сыночек-то мой?
— А сыночек-то твой,
Он женат на второй,
Как женила его пуля меткая,
Уж как сваха его сабля острая,
А невестка его мать сыра земля…

Как только Лидия Ивановна смолкла, Зоя многозначительно сказала: «Это она сама сочинила». Они смотрели на меня выжидающе. Ну, так как же: можно исполнять или нельзя? Я сказал, что песня мне нравится. Я не сказал им, что где-то ее читал или слышал. Может быть, слышал ее от покойного профессора Шамбинаго, знатока русской древности. А может быть, Лидия Ивановна переработала малоизвестную песню, которую слышала от стариков…

— А раз можно, — обрадовалась Зоя, — так идемте вместе с нами к художественному руководителю, пусть разрешает…

Мы пошли искать художественного руководителя

Праздник был в разгаре.

На всю жизнь запомнятся мне народные песни, уральские частушки и пляски талицкой самодеятельности.

И эти пестрые самоцветные одежды. И эти люди, сочиняющие веселые и грустные песни…